Владимир Чухненко, родился в 1958 году в г. Бендеры, Молдова. Юрист по образованию, любитель всего, что связано с искусством. Пытаюсь связать увлечение с профессией, получая удовольствие от удачного результата.

12.05.2019г.

Вопросы преступления и наказания нашли свое отражение в творчестве многих писателей, поэтов, художников. Самый главный из них — это мотивы совершаемых деяний, особенно связанных с посягательством на личность, жизнь, и здоровье людей (классический пример Ф.М. Достоевский «Преступление и наказание») Причем интерес представляет как оценка самим автором поступков его героев и принимаемых ими решений, так и её соответствие юридическому толкованию описываемых событий.

Тема, наверное, не является проблемной с точки зрения теории и практики уголовного права, но задача работы состоит в ответе на вопрос, насколько точно авторы передали чувства, переживания героев, волею судеб и тех же авторов ставших кто убийцей, кто потерпевшим, кто судьей, и насколько оправданы либо просто объяснимы оказались действия каждого из них.

Эту тему я хотел бы осветить на примере двух романтических произведений: одного из ранних рассказов М. Горького «Макар Чудра» и поэмы А.С. Пушкина «Цыганы».

Сюжет их очень похож: в таборе происходит убийство любимой цыганки, в одном случае – от рук возлюбленного, в другом – от обманутого мужа. На этом сходство, правда, заканчивается.

Герой рассказа М. Горького Лойко Зобар – чистокровный цыган, легенды о котором ходили по всей Венгрии, Чехии и Словении и которого знали «все, что кругом моря». Алеко же — прибившийся к табору представитель великосветского общества, выбравший добровольное изгнание и полюбивший свою жену — Земфиру и «цыганское бытье». Но оба решились на убийство возлюбленных, что и объединило этих разных по сути своей людей.

Простые сюжеты, в которые авторы вдохнули романтику цыганской жизни, заканчиваются по-разному.

У Горького расплата наступила почти мгновенно. Отец Радды свершил свой суд: «… Данило поднял нож, брошенный в сторону Раддой, и долго смотрел на него, шевеля седыми усами, на том ноже еще не застыла кровь Рады, и был он такой кривой и острый. А потом подошел Данило к Зобару и сунул ему нож в спину, как раз против сердца».

В поэме Пушкина отец Земфиры – цыган, называемый автором просто «старик», вынес другой приговор:

Оставь нас, гадкий человек!…
Ты не рожден для дикой доли,
Ты для себя лишь хочешь воли;
Ужасен нам твой будет глас
Мы робки и добры душой,
Ты зол и смел – оставь же нас,
Прости, да будет мир с тобою.

Вопрос о том, почему старик-цыган, обладавший правом казнить или миловать, выбрал второе, а Данило свершил самосуд, не вызвавший ни возмущения, ни других отрицательных проявлений со стороны очевидцев, не может не возникнуть при прочтении обеих историй.

Отмеченная выше простота сюжета оказалась кажущейся, ведь в обоих произведениях совершено не одно убийство: Лойко Зобар пал от руки палача-отца, а Алеко убил и любовника, и жену.

Как юридически оценить действия каждого, и как авторы показали нам, насколько объяснимы, оправданы поступки их героев.

 Лойко Зобар совершил то, что называется умышленным убийством без отягчающих обстоятельств (ч. 1 ст. 105 УК РФ – в действующей редакции уголовных норм, которую я привожу именно для современных читателей). За ночь, которую ему дала Радда для принятия решения, он обдумал все: и свою жизнь, и место в ней Радды.

Об осознанности действий Лойко говорят его же слова непосредственно перед убийством: «Так, вот и все дело, товарищи. Что остается? А остается попробовать, такое ли у Радды моей крепкое сердце, каким она мне его показывала. Попробую же — простите меня, братцы!».

Да и предсмертные слова Радды свидетельствуют о неизбежности именно такого финала их любви: «Прощай, Лойко! Я знала, что ты так сделаешь !… – да и умерла…».

Но история на этом не заканчивается, как и череда вопросов, отмеченных выше. Один из них, вполне естественный для юриста, — заслуживал ли смерти Лойко Зобар от рук отца Радды и насколько оправдана была месть Данилы.

М. Горький буквально в нескольких словах передал чувства старого солдата: «Дрожали усы у старого Данилы, и насупились густые брови его. Он глядел в небо и молчал. Тоже отцом был Радде старый солдат Данило».

Современное законодательство и правоприменительная практика предусматривает подобную ситуацию, позволяя квалифицировать описанное действие как совершенное в состоянии сильного душевного волнения (аффекта), вызванного противоправными действиями потерпевшего (ст. 107 ч. 1 УК РФ), но не исключающего ответственность Данило.

А что же Алеко? Почему старик, имевший право в этой ситуации и казнить, и миловать убийцу его дочери, простил его, точнее оставил его безнаказанным? Ведь Алеко не их круга, поэтому ничто и никто не помешал бы казнить и похоронить Алеко там же, в степи.

А здесь-то как раз мотив убийства и имеет решающее значение: Радда, можно сказать, спровоцировала Лойко, но при этом любя его и желая обладать им всегда и везде, зная его свободолюбивый нрав. Она не оскорбляла его при последней встрече, а предложила лишь покориться ему, но как любящей жене: «Под поцелуй мой забудешь ты свою удалую жизнь – петь ты будешь любовные, нежные песни мне, Радде».

Иное дело Земфира. Обручившись с Алеко, она со временем разлюбила его, признавшись и отцу: «Его любовь постыла мне. // Мне скучно, сердце воли просит», не скрывая это и от мужа:

Ненавижу тебя,
Презираю тебя,
Я другого люблю,
Умираю любя.

Более того, она уже допускала оскорбления и издевательства в адрес Алеко: «Старый муж, грозный муж», открыто противопоставляя ему молодого любовника:

Он свежее весны,
Жарче летнего дня;
Как он молод и смел!
Как он любит меня!
Как ласкала его
Я в ночной тишине!
Как смеялись тогда
Мы твоей седине.

Ревнивому Алеко пришлось воочию убедиться в достоверности её слов, что и привело к двойному убийству (молодого соперника и Земфиры).

В разные времена по-разному оценивались действия Алеко. Как представитель покинутого им великосветского общества, он, по мнению советских критиков, олицетворял все негативное, связанное с этим обществом, чем противопоставил себя наивному цыганскому народу.

Объективности ради, нельзя не отметить присущие лично ему черты, тоже повлиявшие на трагический конец поэмы:

Я не таков.
Нет, я не споря
От прав своих не откажусь!
Или хоть мщением наслажусь.

Причем Алеко говорил это не кому иному, а отцу своей будущей жертвы.

Тем более возникает вопрос: почему старый цыган, зная мстительный характер зятя, принял после смерти дочери именно такое решение. Решающим обстоятельством выступила судьба самого старика, которого бросила с ребенком его собственная жена Мариула, уйдя с другим табором, и который просто понял своего зятя.

С точки зрения современного правосудия действия Алеко могут быть оценены как совершенные в состоянии сильного душевного волнения, вызванного как тяжким оскорблением со стороны Земфиры, так и длительной психотравмирующей ситуацией, возникшей в связи с систематическим противоправным или аморальным поведением обоих потерпевших (ст. 107 ч. 2 УК РФ).

Это не является обстоятельством, исключающим преступность деяния, то есть оправдывающим Алеко. Да старик и не сделал это, оставив убийцу одного в степи:

Настала ночь, в телеге темной
Огня никто не разложил,
Никто под крышей подъемной
До утра сном не опочил.

Я не задавался целью исключительно с позиции современного права квалифицировать действия убийц, так как меня заинтересовала позиция самих авторов и их героев, потерявших дочерей.

У Горького, правда, открытым остался вопрос о судьбе Данилы.

Но за него отвечает А. С. Пушкин словами старика из поэмы «Цыганы»: «Мы дики; нет у нас законов, // Мы не терзаем, не казним – // Не нужно крови нам и стонов — …», что позволяет предположить об оставлении его в живых.

Завершающие слова поэмы «Цыганы» очень красноречиво отражают бурю чувств и волнений, переполнивших героев обоих произведений и позволивших понять и убийц с их жертвами, и родителей погибших девушек: «И всюду страсти роковые, // И от судеб защиты нет».